13. Учеба на третьем курсе. - Кирилл А. Морозов

Мы прибыли в расположение роты. Нас к тому времени осталось 14 курсантов из 3й и 4й группы 21 роты. В кубрике находилось около 40 курсантов первокурсников нового набора 21-й роты. Это были 1 и 2 группы. Юнцы. Они смотрели на нас так же с испугом как когда то мы на свой третий курс, когда сами были первокурсниками. Разумеется с порога мы начали голосить всякие «страхи» в их адрес. Построились! А почему на шконках сидим?! Почему вообще сидим?!... ну и всё в таком духе. Однако гонять их особой радости и желания мы не испытывали. Так по мелочи, когда приборку делали, ткнуть в неубранные места, не выброшенный мусор, некрасиво развешанную форму. Еще они полетали не больше пары недель по вечерам (отбой-подъём). В первый месяц мы со многими сдружились. Вечерний чай мы им разрешили пить, но только до первого залёта и только в Ленинской комнате. Гады и прогары мы им снять не разрешали. Просто объяснили, что тут все первый год ходят строго в них. Да и если другой старшекурсник поймает первокурсника в хромачах, то мы заступаться не будем. Так положено традицией.
Однажды наш «карась» первокурсник послал четверокурсника судомеха в парке. Тот подошел к нам и выразил своё возражение по поводу ненадлежащего воспитания этого наглого «карася». Выход из ситуации был найден. Вечером после отбоя, к нам пришел в кубрик этот четверокурсник. Мы подняли этого наглеца. И он при всех выполнил 3 раза команду «подъём-отбой», которую подавал тот самый четверокурсник. Конфликт был исчерпан. Первокурсник урок усвоил. При всех полетал. Четверокурсник объявил всем, если подобное случится еще раз, летать будет весь первый курс 21й роты. Считаю правильным такое «наказание» Нельзя посылать опрометчиво тех, кто старше возрастом и курсом. В армии его бы давно и зубов лишили, и ходил бы лиловым пару недель. Легко отделался.
Среди первокурсников было пара талантов. Был Художник из г. Балагое, он рисовал как бог. Мог и картину карандашом нарисовать, и портрет любого, и много чего мог изобразить.
И был игрок на гитаре. Играл очень неплохо. Вечерами после сампо они собирались на своей половине в кружок вокруг гитариста и пели песни и слушали его.
За ними было интересно наблюдать. Они были недавние выпускники школ. Только оторвались от маминой юбки. Грустили по вечерам по дому и писали письма. Так же как и мы ходили голодные и украдкой ели хлеб, спрятанный в карманах. Себя вспоминаю, нам грустить старшаки не давали. Письма и те не всегда получалось написать за один вечер. Писал письмо однажды недели две. Не получалось просто присесть и написать сразу. Нас гоняли за каждый пустяк. Мы их практически не трогали. У меня лично было ощущение, что мы их старшие братья.
Так мы с ними дожили до нового 1994-го года. У них сессия, у нас тоже.
У нас появились новые предметы. РНП (Радио-навигационное оборудование). Преподаватель Лобко. Он служил в ЛМУ начальником РТЦ, а потом уйдя на пенсию в звании к 3 ранга, остался преподавать на цикле РТЦ. Очень начитанный, всестронне развитый преподаватель. Разбирался даже в музыкальных дисциплинах.
Однажды один курсант ему сказал, что 4 года ходил в музыкальную школу по классу фортепиано. Не помню, из-за чего произошел такой разговор, но Лобко его начал при нас немного экзаменовать. Он ему задавал вопросы по сольфеджио, про ноты, октавы и диезы с бимолями. Так стало понятно, что на другие темы с Лобко лучше не начинать спор. Он еще и в Географии очень был силён. Знал практически все проливы и каналы, и как из какого моря в какую реку через какие водные пути и переходы попасть.
Уроки у Лобко были очень интересные. Он преподавал схемы РЛС. При чем так доходчиво, что лично я (а я был твёрдым троечником), начал разбираться и читать электросхемы уже после третьего месяца преподавания. Мы много разбирали радиолокационных станций вплоть до узла и элемента на схемах. Минимум 5 видов РЛС я научился эксплуатировать и ремонтировать. Я стал ощущать себя специалистом. Мы много изучили электрорадионавигационных приборов. РЛС «Дон», «Донец», «Миус», «Кивач», «Наяда». Их схемы я зрительно помнил еще долго. И по поведению станции, мог определить где следует искать неисправность.
После Нового года и очередного зимнего каникулярного отпуска, мы узнали, что нашу 21-ю роту после выпуска 4-го курса 22й роты в декабре, уже начали реформировать. Нас третий курс перевели в роту судоводителей. А первый курс оставался сам по себе в 21 роте.
Конечно же мы возроптали. У судоводов был старшиной старший мичман Петровцев. Он был военно-морской фанатик. Постоянно не давал спуску курсантам. Не давал им расслабляться. Был требовательным. А наш Гашков был отличным «отцом». Даже начальник СВФ к 1 р Сыров к нам приходил и разъяснял, что курсы должны жить каждый со своим а никак не первый с третьим.
Нас переселили к судоводам в 13-ю роту. Вот так у нас «отобрали» наш первый курс.
У судоводов всё было по другому. Опять пришлось делать приборки самим. Стоять дневальными на тумбочке. (в 21 роте стояли дневальными 1 курс, а мы дежурными по роте). Первого курса у нас нет. Петровцев как заведённый каждый день приходил к 6 часам утра в кубрик и лично контролировал подъём и зарядку. Мы начали пользоваться своим положением радистов, и на зарядке находились 20 минут а не 40 как все, а дальше шли заниматься «морзянкой». Однако мы практически все уже достигли выпускных скоростей приёма кода Морзе, и эти утренние занятия для нас были всего лишь предлогом не мёрзнуть долго на зарядке. Однако Петровцев переделал распорядок дня, сходил к начальству и утвердил нам утренние занятия перед завтраком. То есть когда после приборок по утрам было минут по 30 свободного времени у судоводов, в это время нас гнали на занятия. Вот так нас проучил Петровцев. Когда было первое построение, Петровцев нам так и заявил: «Вас уже не перевоспитать и не уговорить. Вас надо ЛОМАТЬ!». И он нас «ломал» до самого выпуска.
Сам про себя старшина рассказывал, что сам когда то был курсантом ЛМУ, был отчислен за драку, потом отслужил в армии, окончил школу техников и мичманом пришел служить в это же самое ЛМУ.
Немного сейчас вспомнил рассказы Зои Николаевны Черкасовой (английский язык). В ЛМУ однажды был набор выпускников 8-х классов. Был какой то эксперимент. И один из курсов нового набора превратился в нечто среднее между Суворовским и Нахимовским училищем. Этим первокурсникам было по 13-15 лет. Они были совсем дети. Очень часто засыпали прямо на лекциях. Были худенькие. Их было очень жалко. Ну конечно же, такой режим дня не каждому взрослому по силам. Себя первым курсом помню, как были голодные и сильно хотелось спать, постоянно. А тут дети… Преподаватели даже когда между собой общались, то называли их «малыши». Например диалог:
-Вы к кому идёте на занятия?
-Сейчас одна пара у малышей штурманов и потом 2 пары у малышей электромехаников.
Малышей доучили до конца, не все дотянули до выпуска. И больше таких наборов не было.
И еще в 60-х годах (могу ошибаться), был набор девушек на радиотехнический цикл. Тоже эксперимент завершился не с таким результатом как хотелось. Девушки хоть и принимали код Морзе быстрее чем парни, однако опять же к выпуску доучились единицы. Многие повыходили замуж за курсантов и просто отчислились. Однако я не раз на других ресурсах встречал фотографии тех самых выпускниц. Позже и при нас был набор девушек, но об этом позже.
Зимой после отпуска у нас были разовые занятия по борьбе за живучесть (БЗЖ). В ЛМК была камера живучести. Вход в камеру был напротив дежурки. Заведовал этой камерой Пилипенко Павел Прокопьевич. Дедушка престарелый, ветеран ВОВ. Он еще и оружейной комнатой заведовал и каждый вечер принимал и выдавал оружие дежурному офицеру.
Эти занятия по БЗЖ у нас были один раз, но впечатлений осталось на всю жизнь. Внутри помещения БЗЖ были два металлических куба имитирующие отсек корабля. Там был набор инструментов и материала для экстренной заделки пробоин. Колья, распорки, пластыри, чопы и чопики. На всех плоскостях были имитации рваных, рубленых и других различных пробоин. Нас сначала одели в водолазные костюмы, потом по 6 человек запустили в камеру и Павел Прокопьевич подавал воду в эти пробоины. Всё было по настоящему, он подавал воду под давлением то в одну, то в другую пробоину, а то и в несколько сразу. Вода была ледяная, а давление было такое, что даже втроем не получалось удержать пластырь закрыв пробоину, пока другие налаживали распорные бруски или домкраты. Мы к концу занятий были все вымотаны и мокрые. Но впечатлений было очень много. Особенно под конец нам было очень тяжело закрывать потолочную пробоину. Роста хватало только двоим. И они делали самую трудную работу, держали под потолком пластырь, пока мы низкорослые налаживали домкрат. Даааа… и это всего лишь тренировка под присмотром преподавателя. А вот если в реальной жизни такое случится. То там вода намного холоднее, давление сильнее и времени на обдумывание какой пластырь на какую пробоину накладывать, просто нет. Да и смотря сколько человек еще при этом будет в отсеке. Никому не пожелаю никогда заделывать пробоины в море-океане.


Занятия в камере БЗЖ. Слева вверху я, справа вверху Пэх, ниже меня Вано, ниже Лиза и в уголочке внизу наш комод Горыныч. Фото делал Мадонна. У него часто перед какими то событиями оказывался фотоаппарат. Жаль мы были тогда ограничены в количестве кадров.
По началу казалось, что это типа игры. Но Пилипенко был серьёзен, и когда мы поняли, что у нас не получается, а вода прибывает, а Павел Прокопьевич и не собирается воду останавливать или откачивать, то мы по пояс в воде начали вспоминать все занятия по БЗЖ и спешно заделывать пробоины. В зачет засчитывались пробоины заделанные по времени уложившись в норматив, и без пропусков воды.
Всё было максимально приближено к реалиям. Но мы справлялись. И мысли бросить всё и прекратить бороться за жизнь, подсознательно зная, что это тренировка под контролем, у нас не было. Пилипенко так и сказал после того как нас задраил в камере перед началом тренировки, «В море у вас не будет кранов перекрывающих поступающую забортную воду. Вы обязаны бороться до конца!» И мы боролись.


Заделка малой пробоины. Давление такое, что одному заглушку не вставить. Один помогает отвести струю руками, другой пытается, преодолев давление воды вставить заглушку.
Извиняюсь за качество фото. Но тогда особых условий делать качественные цифровые фото, как сейчас каждый умеет, не было.


А так мы заделывали самую большую пробоину. Один самый широкий становился спиной к пробоине, двое его прижимали со всей силы. Удержать тело при сильном давлении на него с другой стороны, было очень трудно. И пока трое держали струю, другие трое налаживали материал для заделки. Подгоняли длину брусьев, вбивали клинья между ними.

Это фото сделано перед началом занятий по БЗЖ. Мы еще сухие все, и расценивали занятия как развлечения. А зря.
Однако мы выдержали все испытания, мокрые, уставшие, но победившие мы вышли из камеры БЗЖ и потом пошли в кубрик. Эти занятия я помню до сих пор. Впечатления от них яркие.
Так после второго курса учёба была более интересной.
Были занятия и по военно-морской подготовке. На цикле ВМП (который к тому моменту уже для нас не работал), нам преподавали матчасть торпед, корабельных пушек, автоматического оружия. Занятия вел к 2 ранга. Кулабухов (Торпеда), и иногда его замещал гражданский отставник Тротилыч. Занятия проходили в живой и интересной обстановке. Кулабухов рассказывал про военные конфликты на морях, с чего и как они начинались, рассказывал про разные модификации торпед. Тротилыч преподавал в основном оружейную грамоту. Мы разбирали автоматы и пистолеты. Много слушали историй. Было очень интересно посещать эти занятия. Я даже конспект практически не вёл. Было настолько интересно, что запоминал сразу практически всё.
Так же тогда же я узнал, что практически все суда вспомогательного флота имеют возможность установки какого либо оружия. Например на ОИС «Академик Крылов», там где была моя первая практика, я видел на носу рельсы и бетонную площадку, а за площадкой был задраенный люк. Оказалось, что на эту усиленную бетоном площадку можно было установить крупнокалиберную пушку на случай войны. Люк вел в носовой трюм, и там могли храниться боеприпасы, а по рельсам на тележке их подкатывать к пушке. Даже на самом маленьком БУКе можно было быстро установить станину и навесить крупнокалиберный пулемёт. Везде и на всех вспомогательных судах при конструировании учитывались такие возможности. Приваривались всевозможные петли на палубе, делались рельсы или фундаменты, всевозможные кронштейны, которые в мирное время никак не использовались, но были. В СССР на случай войны всё могло из гражданского быстро превратиться в военное. Даже пассажирские суда могли быстро превратиться в плавсанчасти или в госпитальные суда. Помнился горький опыт ВОВ. А вот сейчас, к сожалению, не так обстоят дела.
Мы приближались к концу обучения на третьем курсе. В увольнения нас отпускали регулярно по нашему желанию. За оценки особо никто уже не спрашивал. Все понимали, что раз мы доучились до конца третьего курса, то уже не остановимся под конец пути, отучившись больше половины. Да и двоечников у нас уже не было. Все сдавали экзамены и зачёты на твердые тройки и даже многие на 4 и 5.
Сдав еще попутные зачеты и экзамены за третий курс, в марте 1994 года мы вместе с судоводами убыли на очередную корабельную практику.

(продолжение следует).